Совладелец Совкомбанка: «Почти все банкиры хотят продать свой банк, а мы нет»

По данным газеты «Ведомости», после масштабного отзыва лицензий Центробанком, начатого в 2013 г., а также крупнейших санаций 2017 г. частного бизнеса в секторе осталось не так много.

Рынок изменился: одни игроки покинули его, другие, наоборот, в разы нарастили бизнес. Совкомбанк существенно вырос как раз в период «новейшей банковской истории»: если в 2013 г. его баланс был чуть менее 100 млрд. руб., то сегодня это уже более 1 трлн. руб.

Росли с той скоростью, с которой зарабатывали, объясняет Сергей Хотимский и говорит, что с утра до ночи работает в банке с братом (Дмитрием Хотимским, совладельцем бизнеса), больше ничего не умеет и ни на что не претендует.

В интервью «Ведомостям» Хотимский рассказывает, как складывается конкуренция на рынке, и говорит, что сейчас лучшее время для банков с частным капиталом – при условии, что этот капитал у них есть. Хотя... «Есть Сбербанк – будем называть лопату лопатой, – который мог бы выдавить с рынка всех без исключения».

– Когда я готовилась к интервью, провела эксперимент: попросила коллег назвать три крупных частных банка, которые им первыми придут на ум. Поучаствовала практически вся редакция.

Абсолютным чемпионом оказался Альфа-банк, его назвали 19 раз. Второе место занял «Тинькофф банк» – 11 раз, следующим шел Московский кредитный банк (МКБ), за ним – «дочки» иностранных банков. Совкомбанк назвали всего четыре раза. Как вы думаете, почему?

– По поводу Альфа-банка – справедливо. По поводу Совкомбанка – сложно сказать. Может быть, люди думают, что это государственный банк, либо считают нас небольшим банком. Но если по сути, то единственный банк, который меньше нас, но который назвали чаще, – это «Тинькофф».

А здесь ситуация простая: «Тинькофф» больше нас по числу розничных клиентов и он не занимается корпоративным бизнесом. Среди населения он более узнаваемый. Потом, мы тратим на рекламу около 2 млрд. руб. в год, а «Тинькофф» тратит 4 млрд.

Это важный момент, который влияет на умы людей. Ну и еще момент: если бы вы доехали до Сибири, там ответы были бы совсем другими. Там бы МКБ никто не назвал, наверное. Ваша выборка – московская розница, и тут все логично.

– Но не обидно ли быть в 2 раза больше и иметь узнаваемость в 2 раза ниже?

– Нет. Мы вообще не про это, мы про то, кто сколько зарабатывает.

– «Тинькофф» хорошо зарабатывает.

– Да. Иногда они меньше нас зарабатывают, а когда мы меньше – мы не расстраиваемся. В чужой огород не смотрим. Если они зарабатывают – и хорошо, значит, в стране все хорошо, значит, и мы свое заработаем. У нас, знаете, черное и белое: есть хорошие и плохие банки.

«Тинькофф» – это хороший банк, наш единомышленник. Мы с ним делаем одно общее дело: улучшаем банковскую систему, повышаем качество услуг. А к плохим банкам мы плохо относимся.

Вот если бы в вашем списке прозвучал какой-нибудь дырявый банк, я бы действительно расстроился. А так меня радует, что сотрудники «Ведомостей» перечислили очень хорошие банки.

– Опять же, когда готовилась, посмотрела баланс Совкомбанка на январь 2013 г. Тогда у банка были активы 97,7 млрд. руб. На сегодня это более 1 трлн. руб. Фактически рост пришелся на новейшую историю российского банковского сектора.

Извините за такое нелестное сравнение, но мы в последние годы видели не один банк с негативными историями, взлет которых как раз пришелся на период с 2013 г. Почему у Совкомбанка активный рост как раз в это время?

– Мы с партнерами купили банк в 2002 г., тогда у него активы были $300 000. Мы всегда росли с той скоростью, с которой зарабатывали. По сути, весь капитал Совкомбанка сформирован за счет прибыли – чистой, после налогов.

Когда мы зарабатывали больше, чем могли органически расти по активам, мы делали какие-то приобретения. На те приобретения, что мы делали, мы привлекали, кстати, не так много внешних денег и всегда из прозрачных источников. Так что у нас история простая.

А теперь давайте посмотрим, откуда взялся капитал у крупнейших банков с отозванными лицензиями или санированных. Никто толком не зарабатывал, это факт. Но владельцы брали откуда-то деньги и вкладывали их в капитал. В итоге рынку не было понятно, откуда эти деньги.

Но было известно, что все эти люди владели самыми разнообразными и закредитованными проектами. Мы ничем другим не занимаемся, у нас другого бизнеса, кроме банковского, нет. Ни у меня, ни у брата. С утра до вечера работаем в банке, больше ничего не умеем, ни на что не претендуем.

– Нет соблазна пойти и заняться каким-нибудь другим бизнесом, например связанным с недвижимостью?

– Даже в теории мыслей таких нет. Мы с удовольствием дадим кредит людям, у которых есть нормальная бизнес-история и капитал. А для себя я знаю точно, что на своем капитале в банке заработаю больше, чем в каком-то стороннем проекте.

Мы 10 лет подряд зарабатываем очень высокую отдачу на капитал. Зачем мне вкладывать в заводы, в пароходы, в недвижимость, если я умею зарабатывать на этом бизнесе? В недвижимость банкиры когда идут? Когда в собственном бизнесе эффективность не устраивает или вообще заработать не могут – вот тогда начинают из банка вытягивать деньги.

А когда люди берут деньги сами у себя в банке, это значит, что кредит плохой – иначе его можно было бы взять в любом другом банке на рыночных условиях. А когда акционер начинает что-то где-то себе выдавать, это видит менеджмент, и дальше банк начинает прогнивать сверху донизу...

– ...у себя в кармане взять проще.

– А вторая реальная проблема начинается, когда идет процесс взыскания. Будешь ли ты сам у себя жестко, со всеми санкциями взыскивать кредит? Вряд ли. Опасно совмещать банковскую деятельность с другим бизнесом. Позитивных примеров почти нет в мире.

У нас есть Альфа-банк, но там другая история вопроса. Бизнесы, которыми занимаются акционеры Альфа-банка, мечтают прокредитовать все – банки стоят в очереди. Если мы возьмем основные компании – «Вымпелком», X5 Retail Group.

Но в целом банковский бизнес надо строить так, чтобы можно было все продать, весь баланс: мой розничный портфель у меня с руками оторвут, да еще и премию заплатят к балансовой цене.

Корпоративные кредиты тоже все понятные, за них соревнуются крупнейшие банки. Бумаги – абсолютно рыночные, их можно в любой момент продать. То есть я взял клиентские деньги и я их вложил в ликвидные активы, за которые можно получить деньги на рыночных условиях. Кредиты самому себе – это в 99% случаев неликвид.

Проблема реального капитала.

– Как себя сейчас чувствуют банки с частным капиталом с учетом того, что за последние годы сектор достаточно сильно развернулся в сторону государства?

– Прекрасный вопрос, потому что вы меня спросили не о том, как себя чувствуют частные банки, а как себя чувствуют именно банки с частным капиталом. То есть речь о банках, у которых этот капитал есть. Так вот, они себя чувствуют прекрасно!

Эффективность у них на исторических максимумах, но таких банков немного. А дальше начинаются банки, у которых нет никакого капитала. Не в смысле инструкции ЦБ. Я считаю, что любой актив, который есть и который нельзя продать по цене, что написана в балансе, – это дырка.

– ЦБ подходит так же.

– Нет, не так же. ЦБ подходит мягче.

– Я про ликвидационный баланс говорю. Любая недоказанная строчка – будет стоять напротив нее ноль.

– Это когда уже Агентство по страхованию вкладов приходит. Это намного более жесткий подход – подход ликвидационной стоимости. Поэтому банки, у которых по ликвидационной стоимости есть капитал, прекрасно себя чувствуют. И государственные, и частные. Деньги зарабатывать можно, потому что реальная конкуренция не такая уж жесткая, поскольку состоит только из банков, у которых есть капитал.

– Подождите. Когда конкурируешь за клиентский пассив, вопрос, есть у тебя капитал или нет у тебя капитала, – важный. Потому что это вопрос, будет чем платить или нет. Но когда выдаешь кредит – все, на что смотрит клиент, это сумма, ставка и срок. Может быть, еще на какой-нибудь дополнительный бонус.

– У банков, у которых нет капитала, голова занята все время тем, как что-нибудь нахимичить, а не как конкурировать за реального рыночного клиента.

– У нас за последние два года было несколько крупных частных банков, которые, как оказалось, работали без капитала. Теперь они под крылом государства, которое этот капитал им дало и выпустило их на рынок работать...

– Хотите научу определять за минуту, хороший перед вами банк или отстой? Заходите на его официальный сайт в раздел «Новости» и смотрите на ленту за последнее время. У нормального банка начнется новостной поток: выдал такой компании, выдал другой компании, увеличил выдачу таких кредитов. А если в банке какой-то схематоз, то вы ничего в новостях не увидите.

– Вы уверены, что ваша система не перекошена? Я могу так зайти на сайт Россельхозбанка. И у РСХБ достаточно много рыночных кредитов, но тем не менее за банком давно тянется шлейф проблемных долгов.

– Давайте про частные банки. Работать, ну или, по крайней мере, расти без живого капитала сейчас невозможно. ЦБ создал ситуацию, в которой любой рост возможен только на основе реального капитала. И конкуренция сейчас – это не конкуренция активов и пассивов, это конкуренция капиталов...

– Ответьте на вопрос: вот я – клиент, я хочу кредит. Мне какая разница, есть у вас капитал или нет?

– Выдать этот кредит может только тот, у кого есть реальный капитал. Тем частным банкам, у кого проблемы с капиталом, ЦБ расти сейчас не дает.

– Самая порочная бизнес-модель: насобирать денег вкладчиков и вложить половину в свои проекты – это еще в лучшем случае...

– А вот это очень важно. У вас тут некоторая иллюзия. Насобирать вкладов можно только по очень высоким ставкам. Дальше, если они половину вложили в свои проекты, куда они понесут оставшееся? Они будут искать какие-то проекты, на которых можно будет отбить дорогое привлечение.

Нам это все не интересно. Совкомбанк конкурирует за тех клиентов, к которым банк плохой в принципе не пойдет: не те ставки. Мы ни разу в конкуренции за клиентов не сталкивались с банками, которые потом санировал ФКБС [Фонд консолидации банковского сектора].

Им такие кредиты были не нужны. Мы сталкиваемся с ними сегодня, когда там реальный капитал, а еще с иностранцами, с госбанками, с Альфа-банком. А с остальными не сталкиваемся. Потому что когда ты работаешь не ради схем – ты не пойдешь в рисковые проекты.

– Банковский бизнес – априори рисковая история, это работа с заемными деньгами.

– Конечно, рисковая. Но можно работать с рыночными активами – например, покупать и продавать облигации, выдавать розничные кредиты или кредиты ведущим компаниям. Ты свои деньги инвестируешь в понятные рыночные истории. А если ты свои деньги выдал в какую-то тмутаракань... Продать такой долг ты никому не сможешь.

– Вы все время говорите «свои деньги», но опять же банк занимается размещением не своих денег, а привлеченных. Это деньги вкладчиков. Ваша ответственность заканчивается величиной капитала.

– Так я о том и говорю: на свои деньги можешь разминаться как угодно, а если ты работаешь с чужими деньгами, то активы должны быть понятными и ликвидными.

– Тогда получается, что вы конкурируете за самого качественного заемщика. А корпоративный бизнес низкомаржинальный.

– В Совкомбанке розница отбивает всю себестоимость, хотя у нас и фондирование подороже, и маржа в корпоративном бизнесе ниже. Но розницей мы все окупаем: все, что мы заработали на корпоративном бизнесе, – это уже наша прибыль. Мы можем себе позволить работать в корпоративном бизнесе на тонкой марже.

– Ситуация, которая сейчас складывается в рознице, выглядит как дорога к перегреву рынка.

– Да, могут быть неприятные сценарии.

– Как зарабатывать в рознице, чтобы не ходить в перегретый сегмент?

– Когда был предыдущий кризис в потребсекторе, Fitch тогда признало Совкомбанк в какой-то момент почти единственным прибыльным розничным банком. Практически все ушли в убытки, мы продолжали нормально зарабатывать – у нас потери по cost of risk были в 2 раза ниже. Потому что мы ориентировались на надежный сегмент: кредитовали пенсионеров.

Когда на рынок вышел «Почта банк», мы поняли, что он будет очень серьезным конкурентом в этой нише. Кроме того, нам стало тесновато: капитала много, а этот сегмент небольшой. Тогда мы приняли стратегию превратить розничный банк в универсальный. И также провели работу по диверсификации внутри самой розницы.

Какой клиент лучше.

– В 2014 г. вы говорили, что 60% клиентов банка – это люди в возрасте 45+. Сейчас как?

– Сейчас это примерно 40%. Мы смещаемся к более привычной аудитории банковских услуг, к средней демографии заемщика по стране.

– А вы не считаете, что это шаг к более рискованному сегменту?

– Мы провели огромную работу по диверсификации. Более двух третей активов – это залоговое кредитование. У нас сегодня ипотека и автокредиты по объему активов – основные.

Мы начали разговор с того, что у нас триллионный баланс. Из него 6–7% находится в необеспеченном кредитовании. То, что для монолайнеров смерть, для нас – рыночная возможность нарастить свою долю. Кризис потребов – welcome вообще. Начнет вымывать игроков, которые не диверсифицировались, – прекрасно, мы будем только рады.

Да, мы где-то будем меньше зарабатывать в течение двух-трех лет, но для нас это огромная возможность нарастить бизнес. Мы к кризису в необеспеченном потребкредитовании готовы полностью. Сейчас все росли в беззалоговом потребкредитовании, а мы не росли.

Мы перекладывались в обеспеченные кредиты. Мы очень консервативны. Да, мы теряем долю рынка в беззалогах, когда на нем условно все хорошо, но мы успеем ее нарастить, когда станет плохо. Может, мы ошибаемся и упускаем рынок сейчас, а может быть, ошибаются те, кто быстро растет. Время покажет.

– По необеспеченным потребительским кредитам средний чек дорос примерно до 200 000 руб.

– А у нас около 100 000 руб. Поэтому, когда будет кризис, мы будем терять меньше. А в рамках нашего большого баланса мы это вообще не заметим.

– Ипотеку много кто выдает...

–А автокредитованием занимается всего четыре банка, если исключить специализированные банки.

– Давайте так: почему я пойду брать ипотеку в Совкомбанке, а не в Сбербанке?

– С ипотекой у нас не такая ситуация, как с автокредитованием. В автокредитовании мы боремся за 3–4-е место, т. е. Совкомбанк – один из лидеров. В ипотеке ситуация другая: доминирование государственных банков. Но мы все равно находим свою нишу. Например, мы работаем в небольших городах.

В Москве и Санкт-Петербурге очень большая конкуренция. А в городке на 300 000 населения многие игроки уже думают, что квартиры не очень ликвидные, возникают опасения. Но если ты ориентируешься на качество самого заемщика и даешь в кредит небольшой процент от стоимости, то работать можно.

Мы ориентируемся прежде всего на человека, а не на залог – как в ипотеке, так и в авто. Для нас залог – просто возможность дать кредит длиннее. С другой стороны, необеспеченный длинный кредит – это ужас, страх и кошмар.

Изобретение российского рынка и при этом крайне рискованное. А когда есть обеспечение и складывается ситуация, что, например, потерял человек работу, – можно спокойно дать рассрочку.

– Пенсионеры – одна из самых надежных категорий, в том числе в силу психологических факторов. Почему решили отойти от этой аудитории и идти к другому клиенту?

– В этом сегменте конкуренция сейчас тяжелая: возник «Почта банк». А для пенсионера почта – это все. Раньше банка для пенсионеров, кроме Совкомбанка, не существовало, и нам было очень легко отстраивать свою позицию. На почте часто бываете?

– Была недавно несколько раз.

– Поздравляю. Какая там аудитория была?

– Ни одного человека там не было.

– Ну, вот либо так, либо это пенсионеры. В 2013 г. на вопрос «Знаете банк для пенсионеров?» все отвечали: «Совкомбанк». А теперь этого нет, мы же проводим опросы и видим.

– Так «Почта банк», насколько я понимаю, тоже пытается расширить клиентский сегмент. Они недавно запустили рекламу, ориентированную на молодежную аудиторию. Актера известного пригласили.

– Логично. У них встроенное конкурентное преимущество: бренд и сеть отделений. Сначала нужно было рассказать, что на почте в принципе появился банк. Вот они рассказали, объяснили – эта аудитория уже с ними. Теперь надо расширять аудиторию. Я бы на их месте делал то же самое.

Виды на IPO.

– В 2014 г. вы в интервью говорили, что все лучшие банки мира – публичные. И тогда же вы анонсировали, что Совкомбанк пойдет на IPO. Где IPO?

– Хороший вопрос. Но надо посмотреть, сколько IPO с того года в принципе прошло. IPO сейчас затруднены. Причины известны. Правильное IPO всегда международное. А локальные IPO – это, как правило, схемы.

Без большого круга международных фондов реальное IPO состояться практически не может. А сегодня лимиты на Россию очень скромные. Разместиться непросто, надо давать совсем какие-то демпинговые цены, а такого желания нет.

Мы пошли другим путем. И в прошлом году привлекли в акционерный капитал консорциум иностранных инвесторов. Консорциум организован Российским фондом прямых инвестиций (РФПИ).

Уникальная сделка по составу фондов: Китай, Япония, почти все ключевые страны Персидского залива. Без личного участия в продвижении банка Кирилла Дмитриева такого успеха мы бы не добились. Польза от сделки для международного бизнеса Совкомбанка огромная, а РФПИ – отличный партнер.

– У вас в капитале действительно появилось много международных инвесторов. Зачем это нужно?

– Для нас это знак качества. Когда мы общаемся с инвесторами по долговым инструментам, например, для людей очень важно понимать, что это не какой-то междусобойчик. Есть институциональные инвесторы, которые находятся в банке, смотрят, как он работает, участвуют в процессе. Это первое.

А второе – не буду скрывать – РФПИ является все-таки хоть и очень рыночным, но государственным акционером. В нашей стране еще никому не мешало такое участие в капитале. Для клиентов это важно: банк частный, но все-таки небольшое участие государства в капитале есть.

– В процессе беседы у меня создалось ощущение, что вы, банк, как будто выстраиваете линию защиты: есть система, в которой вы закрываете с одной стороны какой-то вопрос, с другой. Здесь не идете в рисковую розницу, здесь государство немножко привлекли в капитал, там репутацию немножко подчистили.

– Мне не нравится слово «защита». Банк – это про управление рисками. Это не только кредитный риск, это еще валютный риск, риск ликвидности, а также технологический, юридический. И да, конечно, управление репутационными рисками – часть работы банкира. Мы должны диверсифицироваться, хеджироваться. Мы управляем рисками, принимая любые решения.

– Так IPO в планах или нет?

– IPO будет, когда будут рыночные условия.

– По вашим ощущениям, когда они будут?

– Мы сейчас ближе, чем когда-либо начиная с 2014 г. Есть разрядка санкционной риторики, это раз. И появилась уже привычка к текущей ситуации – в том числе на Западе уже привыкли. Шока нет. Если США и Китай о чем-то договорятся, то мы близки к окошку.

Есть еще такой момент: санация трех крупнейших частных банков, конечно, очень больно прошла для западных рынков. Людей волнует, чем мы отличаемся от этих банков. На IPO у тебя не всегда есть возможность подробно, глубоко объясняться. Есть фактор настроений. Но, слава богу, у рынков память короткая, а у нас очень привлекательный бизнес.

– На 2021 г. запланирована продажа доли «ФК Открытие». Наверное, было бы разумно успеть попасть в окошко до?

– Не факт. Иногда лучше после. Если это будет успешное IPO, то лучше после – на волне. Новое «Открытие» – очень интересный игрок и может хорошо выстрелить. Объясню еще: IPO можно проводить, когда деньги либо акционерам нужны, либо банку на развитие. Нам, как акционерам, деньги особо не нужны: мы мало тратим. У нас нет заводов, пароходов, самолетов. Деньги оставляем в бизнесе.

Работа ради ценностей, а не результата

– А почему тратите мало и деньги оставляете в бизнесе?

– Потому что нам это нравится. Основное удовольствие в жизни – работа. У всех свои способы получать от жизни удовольствие, у нас такой – мы банкиры от ушей и до хвоста.

– То есть вы зарабатываете деньги ради того, чтобы зарабатывать деньги? Чтобы быть в процессе?

– Иногда говорят, что человек должен работать, чтобы жить, а не жить, чтобы работать. Абсолютно дурацкая фраза! Я с ней в корне не согласен. Для меня нормальное состояние – жить, чтобы работать.

– Это трудоголизм. Определенная эмоциональная зависимость от работы.

– Если правильное определение такое, то тогда – да, я трудоголик. Я не работаю ради результата, я работаю ради своих ценностей. Нет цели стать крупнейшим или богатейшим. Мотивирует не то, что мы выросли в 10 раз. Идея вообще не в этом. Важно, что раз мы можем уверенно, надежно и прибыльно расти, значит, мы что-то правильно делаем.

– А какие у вас ценности?

– Ответственность. Мы хотим прививать ответственность нашим сотрудникам, нашим клиентам. Это где-то в кишках. Финансовая безответственность во всех ее проявлениях бесит. Некомпетентность, лень, обман, легкомыслие – хочется, чтобы этого было меньше в банке и в жизни.

– Банкиры, с этой точки зрения – за рамками нашего небольшого финансового мира, – уязвимая категория, есть же мнение, что это люди, которые делают деньги из денег. Банкир – это ростовщик. Правильно?

– Ростовщики хотят зарабатывать, не думая о пользе для клиентов. Банкир может быть ростовщиком, а может стараться сделать мир вокруг нас лучше. Зарабатывание денег – это не цель, это встроенная функция всех корпораций. Как человек не живет ради еды, воды, сна, так и бизнес не живет ради прибыли, хотя без нее и никак.

– Только корпорации – это реальный сектор, который что-то производит.

– Каждый человек хочет хранить свои деньги так, чтобы было надежно и чтобы они были под рукой. По возможности человек хочет на них заработать. С другой стороны, есть корпорации, которым нужны деньги. Что бы они напроизводили, если бы не брали деньги в долг для развития?

– Это одна из функций банков: перераспределение денег в экономике.

– Да. Без банков вообще не существовала бы возможность ни хранить то, что заработал, ни производить что-то. Можно сказать, что банки не делают ничего. А я считаю, что банки делают все. Без нас ничего невозможно в этом мире. А не умеешь хорошо перераспределять деньги, значит, не умеешь хорошо работать, тогда уйди из индустрии, сдай лицензию.

– У вас нет желания продать банк?

– Мы чуть ли не единственные банкиры в России, которые не хотят продавать свой банк. Все, ну почти все хотят продать, а мы нет.

– А почему все хотят продать?

– Потому что это бизнес уязвимый. Потому что надо конкурировать с государством. Потому что ты можешь не справиться с теми внешними условиями, что есть.

– Не страшно быть в позиции «все умрут, а я останусь»?

– А я не считаю, что все умрут. Продать-то они, может, и хотят, но никто не покупает. Руководство ЦБ принципиально хочет, чтобы у нас было много частных банков.

Огосударствление же произошло не потому, что кто-то хотел огосударствить сектор, а потому, что эти банки были не банками и капитала там не было. А когда капитала нет – это ничей банк. И государство должно приходить на помощь и банк забирать. А когда есть частные банки, которые хорошо работают, никто им не будет помогать уходить.

– До недавнего времени мы видели много покупок у Совкомбанка. Сейчас этот процесс затормозился. Последняя сделка, в которой вы потенциально могли участвовать, – продажа Азиатско-Тихоокеанского банка (АТБ). Но вы в сделку не пошли – почему?

– Мы к сделкам были всегда крайне избирательны. Мы в результате покупок заполнили все ниши: у нас все виды розницы, все виды корпоративных кредитов. Необходимости покупок для того, чтобы универсализироваться, сейчас нет. АТБ – банк небольшой, принципиально он нам ничего не добавит. По той цене, по которой банк был предложен, у нас желания покупать не возникло.

– А по какой возникло бы?

– Раза в два ниже.

– Что с другими сделками?

– Я же говорил, что сейчас самое хорошее время. Сейчас банки с хорошими активами. А банки с хорошими активами зарабатывают много. Им кажется, что это будет всегда, что будет еще больше, будет Эльдорадо.

И вот когда начнутся проблемы, мы будем покупать. На волне оптимизма покупать смысла нет, лучше на волне пессимизма. Чтобы мы капитал Совкомбанка отвлекли на сделку, должно быть действительно что-то очень сладкое.

– Когда оптимизм закончится?

– Потребкредитование живет своей жизнью, оно с экономикой связано косвенно. В нем перегрев может наступить достаточно скоро: отношение долга к зарплате быстро растет. Когда это случится, точную дату предсказать сложно. Важно, что ЦБ активно действует.

Охлаждать надо в любом случае, даже если это приведет к ускорению какой-то проблемы. Это лучше, чем откладывать. В ипотеке кризисных явлений мы не ждем. Кризис в корпоративном бизнесе, как правило, имеет одно происхождение – падение стоимости нефти. Когда это произойдет – тоже никто не знает.

Сбербанк и остальные.

– Процитирую вас снова из 2014 г. Вы тогда говорили, что у всех банков в стране – один конкурент и название его нет смысла повторять. А доли всех остальных банков, в том числе Совкомбанка, настолько малы, что реально говорить об острой конкуренции сложно.

– Есть Сбербанк – будем называть лопату лопатой, – который мог бы выдавить с рынка всех без исключения. Но в силу консенсуса у государства есть решение, что он не должен быть один. И это хорошо. Жалко, что в некоторых нишах ему все-таки дают большую долю, чем 50%.

Но в целом мы не чувствуем, что у государства есть амбиция, чтобы у Сбербанка было, например, 80%. Таким образом, после него остается еще полрынка. И вот на этой половине мы готовы конкурировать с любым банком. У нас доля рынка 1%, и это комфортно: идей на 1% хватает, капитала больше, чем на 1%, нет. Если бы было 3–7%, было бы сложнее: идей на 3–7% могло бы уже и не хватать.

– Государство в последнее время как раз вмешивается в вопросы рыночной конкуренции и пытается ее немножко подкрутить. Чтобы тот же Сбербанк не наращивал позиции. Та же история с Системой быстрых платежей (СБП), тот же запрет называть себя государственным банком в рекламе. Как вы считаете, необходимо ли это вмешательство?

– Назовем вещи своими именами: Сбербанк – это монополист. В любой стране мира такая доля рынка называется монополией. А любой монополист должен быть ограничен. У нас его ограничивают очень мягкими способами.

Что значит, что «Сбер» никого не пускает в свою систему переводов? Это значит, что каждому второму человеку в стране я не могу перевести деньги. Инициатива ЦБ с СБП уже привела к большому результату: Сбербанк открыл свою систему.

Но, например, с платежами по QR-кодам история другая. Тут не ограничение монополии и не поддержка рынка. Выглядит так, что ЦБ хочет заниматься новой услугой, которая могла бы рыночно развиваться. Но главное, чтобы ЦБ относился к своим сервисам строго. Чтобы не получилось, что был сначала один монополист, а потом возник другой монополист.

– Не хочу выступать адвокатом Сбербанка, но фактически он много за что заплатил – у Сбербанка есть возможность платить за технологические новинки. Это, в свою очередь, подталкивает рынок вперед, и за Сбербанком идти становится проще.

– Готов подписаться под каждым словом. Но бывает, когда ты пробуешь, вкладываешь деньги в продукт, работаешь, успех продукта становится таким колоссальным, что случается монополия. Сбербанк сделал очень много. Но иногда эти прорывы и успехи превращаются в монополию.

А когда у тебя такая доля рынка, ты становишься ответственным перед обществом: сначала эти переводы были хайпом, а теперь вся страна в это вовлечена. К этому нельзя больше относиться как к успеху, который можно ни с кем не делить.

Лондонский арбитраж всегда прав.

– Как вы относитесь к истории вокруг банка «Восточный»? К аресту Майкла Калви, позиции Артема Аветисяна.

– У меня отношение к этому очень простое. Я отношусь к этой ситуации так, как относится лондонский арбитраж. Их споры между собой относительно активов суд еще не рассмотрел, а по поводу акций суд сказал, что Аветисян прав.

– Корпоративный конфликт действительно должен решаться в суде – не важно, в каком. Здесь же корпоративный конфликт решается силовыми методами.

– В банковской сфере обращение в полицию, когда заемщики, сотрудники, контрагенты наносят банку ущерб, частая практика.

– Не считаете, что это портит инвестиционный климат, который в том числе – часть вашего возможного IPO?

– Есть плюсы, есть и минусы. На мой взгляд, проблема не в самом уголовном деле, а в мере пресечения. Мера пресечения вызывает у меня внутренний протест. Правоохранительные органы могут и должны вмешиваться в корпоративные конфликты, потому что некоторые из них – это преступления.

Но посадки до суда мне не нравятся. По экономическим статьям не должно быть посадок до суда. В стране идет процесс очищения от неправильных действий, от вседозволенности. Из взаимных обвинений сторон ясно, что в банке происходили неправильные вещи.

Думаю, что для инвестиционного климата важно, чтобы в банках в принципе не было нерыночных, неликвидных активов, тем более искусственно перешедших от акционеров банку.

В будущем это уголовное дело заставит людей десять раз подумать: в серую зону всегда могут прийти с заведенным уголовным делом. Очень бы хотелось, чтобы стороны договорились, чтобы обошлось без долгих сроков для фигурантов. Поживем – увидим.

Сергей Хотимский - первый зампред правления, совладелец Совкомбанка. Родился в 1978 г. в Москве. Окончил Международный университет в Москве по специальности «юриспруденция». Работал гендиректором студии «Полигон». Был продюсером популярной кинокомедии «ДМБ».

В 2002 году приобрел с партнерами Буйкомбанк (с 2003 г. – Совкомбанк). С 2005 года - советник председателя правления Совкомбанка.

С 2007 года - первый заместитель председателя правления – управляющий директор, с сентября 2012 г. – первый заместитель председателя правления Совкомбанка. В 2008 г. избран, в 2014 г. переизбран в правление банка. В 2015 г. вошел в наблюдательный совет банка.

ПАО «Совкомбанк» - коммерческий банк. Совладельцы (данные банка на 6 июня 2019 г.): SovCo Capital Partners N.V. (87,11%); основные бенефициары – Дмитрий Хотимский (26,14%), Алексей Фисун (18,55%), Михаил Клюкин (12,7%), Сергей Хотимский (9,62%), Михаил Кучмент (7,64%), Дмитрий Гусев (6,97%).

Финансовые показатели (МСФО, 2018 г.): активы – 967,4 млрд. руб., собственный капитал – 114 млрд. руб., чистая прибыль – 17,5 млрд. руб.

Основан в 1990 г. в Костромской области как Буйкомбанк, с 2003 г. – Совкомбанк. По итогам первого полугодия 2019 г. занимает 12-е место по активам в рэнкинге российских банков, составляемом «Интерфакс-ЦЭА».